"Я шла убивать россиян собственными руками, а получила сексуальные домогательства": сержантка ВСУ о буднях женщин в армии

Хлопание по ягодицам, предложения секса, грязные шутки – женщины на службе переживают это тысячи раз

По данным Минобороны, в ВСУ служит около 70 тысяч женщин. Из них более 5 тысяч выполняют боевые задания на передовой. Впрочем, кроме борьбы с врагом, женщинам, иногда приходится "воевать" и на внутреннем фронте. Сексизм, домогательства, обесценивание, комментарии "это не женское дело", отсутствие нормального обеспечения — проблемы, с которыми почти каждый день вынуждены сталкиваться тысячи женщин в армии.

Львовянка Алина пошла на войну в первые недели полномасштабного вторжения, когда ей было 20 лет. Однако вместо боевой должности и восприятия себя как равной, девушка получила сексуальные домогательства и давление командиров. По словам Алины, такие проблемы типичны для многих женщин в ВСУ, однако они остаются без внимания общества. Свою историю сержантка рассказала в интервью "Телеграфу".

"Это, бл*ха болит!"

– Алина, расскажите когда и как вы оказались в рядах ВСУ?

– С первых дней полномасштабного вторжения во Львове, где жила, училась и работала, я начала заниматься волонтерством. Включилась в распределение людей на вокзале, кормление. А потом поняла, что надо как-то активнее присоединяться и начала думать о войске. В начале марта 2022 обошла несколько военкоматов и в конце концов меня отправили в бригаду территориальной обороны.

– Вам в то время было?

– 20 лет.

– Родители отговаривали?

– Им бы не удалось. Все же я ответственна за свои поступки, решения. Я не могу ни перекладывать ответственность на других, ни руководствоваться мнениями родных, близких или друзей. Я понимала, что это нужно. Я молодая, здоровая, могу что-нибудь внести в борьбу.

– С какой мотивацией шли в ВСУ в свои 20 лет?

– Когда в 2019 году были выборы президента, это были первые мои выборы (мне было 18 лет). Я тогда поняла, что придется участвовать в выборах, соответственно нужно разобраться в политике и что вообще в стране происходит. С тех пор я становилась самосознательной в плане гражданской позиции. И когда началась "полномасштабка", я поняла, что нужно присоединяться.

– Об обеспечении женщин в армии. Знаю, что раньше иногда не были закрыты даже базовые потребности: женская форма, средства гигиены. Как сейчас ситуация с этим? Улучшилась?

– Мне как-то написал военный в комментариях: "Попробуй без прокладок и без душа выехать на позиции на несколько дней и тогда мы с тобой поговорим". Но на самом деле прокладки – это как трусы с карманом для мужчин. Карманчик – это же просто дополнительная ткань. Но ведь мы не считаем трусы с карманом излишеством. Это норма, потому что такова мужская физиология. А есть женская физиология, поэтому прокладки и тампоны – это база.

О женской военной форме ходят слухи, что она есть. Но я ее в глаза не видела за почти четыре года службы. А о женских средствах гигиены в армии вообще нет речи. Я не слышала, чтобы это обсуждалось в введению. Но фактически это ежемесячная потребность женщины и на это уходит на самом деле много денег. Или на то же обезболивание. Потому потребности не закрыты полностью. Нет женского белья. Я получала белье однажды на складе и это были мужские трусы. Их я отдала кому-то из своих знакомых, потому что трусы тоже дефицит в армии.

Некоторым женщинам нужны бра (что-то для поддержки груди). Этого нет. Средства бронезащиты. Бронепластина же плоская и может вызывать травмы груди, вызывая определенные заболевания. Знаю, что это травматично для женщин. То есть плитоноска должна иметь определенные изгибы и не пережимать грудь. Это реально больно! Это не о том, что где-то там поджимает, это бл*ха болит! Я уже не говорю о том, что удобнее, будь она меньшего веса. Моя броня весила 8 килограммов до того, как женское ветеранское движение не предоставило мне облегченную броню.

Нет обуви на маленькую ногу: 36 размеров почти нет, а 35 размеров я вообще никогда в жизни не видела, но знаю женщин с 35 размером в армии. Я обеспечивала личный состав имуществом и знаю, как это изнутри работает. Даже для того, чтобы достать мужчинам в своем подразделении маленькие размеры, я обменивалась с бригадами своими силами. На уровне батальона, бригады, Министерства обороны нет механизмов обеспечения женщин и мужчин с маленькой ногой.

Каски, шлемы. Вы не представляете, как тяжело отыскать шлем на свою голову, чтоб он сел нормально и не болтался. К примеру, мы заезжаем на позиции в Покровск. А там очень трясет, ведь нет никакой дороги. И шлем не должен отлетать, он должен крепко держаться.

"Меня травил мой личный состав"

– С какими проблемами вы, как девушка, столкнулись в ВСУ?

– Знаете, меня часто упрекают, что у меня какие-то агрессивные феминистические взгляды, что я ненавижу мужчин или что-то в этом роде. Но на самом деле все те вещи, с которыми я столкнулась в армии, меня раньше практически не беспокоили. Я жила в своем мире, у меня было адекватное окружение, я занималась активизмом, а это такое сообщество прогрессивных людей, которым не очень до сексизма или притеснений.

Когда же пришла в армию, то постепенно начала понимать (сначала на уровне ощущений, а потом уже на уровне слов и конструкций), что происходит. Да, я годами пыталась добыть в борьбе возможность быть в боевом подразделении. Но сотни раз слышала в ответ: "Не лезь туда, где ты не будешь эффективна. Зачем тебе заниматься тем, что ты не потянешь. Это не женское дело". То есть полное отрицание того, что женщина может выполнять какую-то боевую работу. Это не о штурме посадок (хотя я и пыталась перевестись в пехоту), но даже в артиллерии мне отказывали выезжать на позиции со своим личным составом.

– На какой должности вас держали в таком случае?

– Полтора года я была в должности деловодки. То есть занималась бумагами. А для меня работа с документами реально сложная. Трудно фокусироваться на этих скучных длинных файлах. Сейчас на позициях мне работать в сто раз легче. Штабная и логистическая работа реально трудная. Гражданское население и кое-где военные часто не понимают, насколько это тяжелая работа и без выходных. Если я выхожу на боевые, то 15 дней работаю, а потом у меня есть хотя бы 5 выходных дней. В штабе или логистике (по крайней мере, в той бригаде, где я была) такого не было. Мы работали с утра до ночи и без выходных. При этом, когда я вступала в армию, меня спрашивали, что я хочу делать. Я ответила, что хочу убивать россиян своими руками. Но меня отправили на штабную должность. И это при том, что я изъявила желание быть в боевом подразделении.

Впоследствии я перевелась в боевое подразделение на должность сержантки по материальному обеспечению. Я осталась бы там и пыталась прорваться на боевые, но коллектив был тяжелый. Меня травил мой личный состав. Иногда они не давали мне готовить есть, не запускали на кухню, иногда я не могла пойти помыться без того, чтобы услышать какие-нибудь шутки или совершенно отвратительные комментарии в свою сторону.

– С чем это было связано? С вашим возрастом или с тем, что вы девушка в армии?

– Должность сержантки по материальному обеспечению, по умолчанию, по старым канонам, считается должностью старшины. То есть это человек, который должен соблюдать порядок и воспитывать личный состав. Но старшим мужчинам не нравилась идея, что я могу им указывать, что делать.

– А что вы им могли указывать?

– Например, я против алкоголя в подразделении. Сама не употребляю категорически, поэтому когда употребляют другие, я стараюсь как-то предотвращать это. Точка невозврата была на мой день рождения. Я вернулась в расположение, чтобы выставить стол, но он был без алкоголя. И когда я вернулась, то увидела побратима, который сидел на кухне и едва держался от опьянения. Я сказала, чтобы он немедленно убрал со стола стопки с алкоголем, а он пожаловался своему командиру взвода. И они вместе начали на меня давить. Апеллировали к тому, что я не имею права указывать им, как себя вести. Но фактически я имела на это право. Я сержантка, это солдатский личный состав, он мне подчинен, это мой личный состав. Я вправе вызвать ВСП, написать рапорт, отправить на задувку. Но они просто не могли допустить того, чтобы какая-то девушка имела над ними какую-то власть.

"Ваши соски выкалывают нам глаза"

– Относительно сексизма и сексуальных домогательств. Насколько распространены такие проблемы в армии для женщины?

– Часто женщины и мужчины не понимают, что такое сексуальные домогательства. Это, к примеру, комментарии сексуального характера. "Комплименты" относительно того, как выглядит моя грудь. Мы на работе, а не в клубе или где-то на танцполе. Это недопустимо в коллективе. Очень часто я и другие женщины слышали о том, что "ваши соски "выкалывают" нам глаза". Но женщинам (если им не нужна дополнительная поддержка для груди) нет смысла носить бюстгальтер. Это жарко, это некомфортно.

Разного плана объятия, поцелуи. Старшие по званию мужчины не раз лезли целовать меня в щеки. Они просто хватают и целуют при разговоре. Хлопание по ягодицам, комментарии, грязные шутки с сексуальным подтекстом. Все это сексуальные домогательства. И с этим всем спектром женщины очень часто сталкиваются в армии. Пожалуй, каждая женщина переживала такое хотя бы раз. Но на самом деле женщины на службе переживают это десятки, сотни тысяч раз. Просто иногда они не понимают, что это сексуальные домогательства, а привыкли, что к ним относятся как к объектам и проглатывают это. Если у меня нет необходимости, я стараюсь лишний раз не пересекаться со своими коллегами-мужчинами. Но если приходится, то я слышу все эти вещи.

Мне не раз предлагали секс. Старший офицер делал откровенные предложения. При том, что я озвучивала, что мне это неприятно, и я не хочу этого слышать. А он просто смеялся и такой: "Ну, конечно, конечно, я все вижу по твоим глазам". И это было не только по отношению ко мне.

– Дело доходит до откровенных нападений, попыток изнасилования?

– Я знакома с посестрой, которую изнасиловал побратим, старший по званию. На это никак не отреагировали в ее части. На следующий день этот обидчик принес торт, извинялся и все от этого хохотали. А она до сих пор травматически переживает это событие.

Физические лапания, хлопанье по ягодицам, обнимание за талию, жмакание… Это все случалось и со мной. И сейчас я стараюсь добиться реакции от полиции на случай домогательств ко мне. Правоохранители сказали, что нет состава преступления, проигнорировав мое заявление.

В полиции совершенно отсутствует понятие потерпевше-ориентированного общения. Они начинают с очень травматических вопросов. К примеру, меня спрашивали во что я была одета? Могла ли я спровоцировать мужчину? Были ли между нами отношения? То есть задавали вопросы, не освещающие ход событий, а имеющие целью дискредитировать жертву и переложить на нее ответственность за то, что делал взрослый мужчина, осознавая свои действия.

"За жалобу о домогательствах мне вынесли выговор"

– Расскажите подробнее о своем негативном опыте в этом плане. Сколько времени полиция уже не расследует ваше дело?

– Я написала заявление в середине июля (за день или два после инцидента). Через две недели после заявления моя адвокатка подала запрос и ей ответили, что дело не внесли в ЕРДР. Отсутствует состав преступления.

– Почему?

– Ну, они пообщались с обидчиком и он, конечно же, сказал, что все нормально и ничего там такого не было. Ну, надумала себе что-нибудь девочка, пожалуй. Адвокат подала в суд. Но это же Донецкая область и здесь с судами тяжело. Один суд отказал, сказав, что это не к ним. Другой отказал, сообщив, что прошли сроки (и им не важно, что мы обращались в другой суд раньше). И теперь адвокатка будет ходатайствовать уже по третьему кругу, чтобы просто зарегистрировать дело.

– Если идти другим путем и жаловаться командиру, на горячую линию Минобороны. Это работает?

– Это, безусловно, одна из ступенек. Но общая проблема состоит в том, что нет системы обращений. Я пострадала, но я не знаю, что делать. Например, один из вопросов, который мне задавали в полиции: "А почему вы не обратились раньше?" А я обратилась через полтора дня после инцидента! Когда раньше? В ту же ночь я должна была позвонить?

– Ладно, ну а если, все же, жаловаться командирам.

– Это произошло ночью. Утром мне позвонил по телефону офицер по морально-психологическому обеспечению батальона. Он попросил рассказать всю ситуацию. Уточнил детали: не было ли проникновения? Это было мое первое свидетельство о событиях, но никак не документировали его, никто не записывал. Я понимала, что, как минимум, еще раз мне придется об этом рассказать, а это реально очень болезненно. Наконец, офицер сказал, что поскольку не было проникновения, то нет состава преступления. Соответственно, обращаться в полицию нет смысла. Что является абсолютным бредом. В конце концов я сообщила, что хочу задокументировать инцидент и жду указаний, как это сделать. Я человек простой: сержантка, у меня есть командиры, которым я подчиняюсь, поэтому я жду от них указаний и помощи. У нас в бригаде, например, есть целая гендерная советница. Но мне как женщине никто не рассказал о порядке действий в случае гендерно обусловленного насилия. Я этого не знаю. Но они, как старшие начальники, должны его объяснить и отреагировать.

На следующий день офицер сообщил, что ничего делать не хочет, не может и что я от него вообще хочу? Мол, я хочу насолить парню чужими руками. И что я там вообще делала среди мужчин? Ну, это вообще смешно. Как будто есть возможность поселить женщину в отдельном особняке, в зоне боевых действий. А на позициях мне в отдельном подвале жить? Словом, было очень много вопросов, пренебрежительных комментариев, и я поняла, что нечего ждать от этого офицера.

Я поняла, что мне нужно писать рапорт и не ждать какой-либо координации. Я подала жалобу командиру батальона, уполномоченной президента по защите прав военнослужащих, заявила на горячую линию Министерства обороны и написала гендерной советнице. Поэтому писать командованию нужно, но перед тем обязательно проконсультировавшись с адвокатом и привлекая других уполномоченных лиц.

– Получили какую-нибудь реакцию на свои обращения?

– Первая реакция это был рапорт, попавший ко мне совершенно случайно. О вынесении выговора на мое имя от этого офицера по морально-психологическому обеспечению. Он пожаловался, что я с ним общалась грубо и неуважительно. И комбат подписал этот рапорт! То есть первой реакцией руководства в этой всей ситуации был подписанный рапорт на то, чтобы вручить мне выговор.

Также я сделала сообщение в Facebook и когда они увидели это сообщение, тогда и начали реагировать. Магическим образом открылось служебное расследование. Однако только через неделю (!) ко мне приехали пообщаться психологи.

В настоящее время служебное расследование бригадой проведено. Это было непросто. У меня брала показания гендерная советница бригады. Это совершенно некомпетентный человек, который никогда не слышал о потерпевше-ориентированном подходе. Например, один из первых ее вопросов был: "Употребляете ли вы алкоголь? Вы курите?" Вот для чего ей формировать портрет потерпевшей? Я чувствовала, что не даю показания, а словно нахожусь на допросе. "Какие у вас были отношения с обидчиком? Может, вы как-то не так на него посмотрели?"

Из всего допроса 5% — 7% вопросов были о самом событии. Все остальное — пью ли я, курю, как я себя веду, с кем сплю, куда хожу, какие у меня были отношения с обидчиком и случайно ли я ему не дала какую-то надежду. Я ожидала, что мне помогут, по крайней мере, выслушают. Но было совсем не так.

Допрос был записан на диктофон и перенесен на бумагу, однако офицер по морально-психологическому обеспечению бригады ознакомился и сказал, что они это никуда не будут приобщать. И еще раз брали у меня показания уже без давления.

– Чем завершилось расследование?

– Обидчику вручили суровый выговор. А написавшему на меня рапорт офицеру по морально-психологическому обеспечению также вручили выговор за непрофессионализм и понизили в должности. И я даже обрадовалась, что какая-то справедливость все же есть. Но недавно узнала, что он перевелся в бригаду, куда и я пытаюсь попасть уже третий месяц. И его приняли на идентичную должность, на которой он находился в моей бригаде, когда все это произошло. В новом подразделении его радушно принимают. А что, разве что-нибудь не так? Более того, мы будем служить в одном батальоне на тех же служебных должностях. И если такое случится в новом батальоне, к кому мне обращаться? В этом новом батальоне есть женское подразделение (собственно, в которое я и перевожусь). И целая рота женщин подчинены этому офицеру. То есть на уровне ВСУ нет практики отстранения непрофессиональных лиц от должностей, которые им не под силу.

"Системы защиты женщин нет"

– Насколько я понимаю, ваша ситуация типична? Остальные женщины в армии также сталкиваются с подобным и отработанного механизма реагирования нет? Что вам известно?

– Механизма нет. Есть некоторые шаги, куда мы можем написать. Хорошо у меня есть знакомая в Генштабе, которая приближена к гендерной советнице. Она подсказала, куда можно пожаловаться. А обычная солдатка или сержантка не знает этого. Механизма нет, но есть варианты. Но женщин с ними не знакомят. К примеру, я не знала, что есть другие варианты, кроме рапортов. А рапорты не работают, ведь внутри системы мужчины друг друга защищают. Потому что если окажется, что какой-то мужчина или офицер виноват, так это блин надо разбираться. Это ведь прецедент. А нельзя, чтобы были прецеденты. А еще, не дай бог, публичные. Это вообще крик.

– В таком случае, как, по вашему мнению, стоило бы системно улучшить ситуацию? Нужны законы, решения на уровне Минобороны, введение новых должностей в ВСУ?

– Нам нужно, чтобы на местах, здесь внизу, в батальонах, в самых маленьких подразделениях с женщинами и с мужчинами проводились беседы и соответствующая работа. Нам нужны тренинги, обучение для должностных лиц, которые могут быть причастны к пострадавшим и вообще этим темам. Это ведь не сложно: курс на несколько часов или какие-то лекции. И тесты для проверки знаний. Если эти люди не отвечают критериям, то устранять их к чертовой маме с этих должностей, потому что они некомпетентны. Они вредят и обижают пострадавших.

Нужен механизм отстранения должностных лиц (в моем случае этого офицера по морально-психологическому обеспечению). Чтобы за такими людьми тянулась эта история, ведь если они были некомпетентными на предыдущей должности, то пока они не пройдут какого-то повышения квалификации, обучения, они не имеют права занимать то же кресло. Если врач ошибся и убил кого-то на хирургическом столе, то родные же потребуют, чтобы такого врача лишили лицензии. Так же и здесь. Если должностные лица психологически обижают личный состав, то их должны обучать и принимать меры по ним.

Наконец, на пострадавших и свидетелей часто давят. Начиная от командира роты, заканчивая командованием бригады, ВСП, Минобороны. Следовательно, нам нужен механизм защиты пострадавших и свидетелей, чтобы по крайней мере на тот период, пока дела рассматриваются, их не могли запугивать. А давление и устрашение не просто частая практика в армии, это норма. Это таковой механизм реакции на жалобы.

Все эти базовые вещи можно сделать уже сейчас и не нужно принимать законопроекты или делать безумные изменения.