"Если не устоим, Путин отправит наших детей штурмовать Тису", — боец ДШВ о штурмах на Харьковщине и о том, за что он воюет

Хозяин Кремля зависит от адреналина, а война дала ему ощущение чего-то нового, говорит военный

В мирной жизни журналист, а ныне солдат службы по связям с общественностью 77-й отдельной аэромобильной бригады Десантно-штурмовых войск ВСУ Виктор Петрович (позывной "Палуница") на интервью приехал из Изюма. О том, почему пошел служить, как собирает донаты для бригады, какие сложности в коммуникации военного с родными, про штурмы на Харьковщине и финал войны он рассказал журналистке "Телеграфа" Виктории Кушнир в рамках проекта "Линия сопротивления".

О жизни до полномасштабного российского вторжения

— До 23 февраля у меня была куча проектов, на месяц расписаны съемки, много планов. Купил еще дрон в кредит и лучшую технику. И тут… Никаких планов. Тогда меня и позвал полковник-пресс-офицер, чтобы я ездил с ним и снимал прифронтовые села, позиции. И я начал заниматься этим на волонтерских началах.

Говорит: "Нам нужны специалисты твоего профиля. Вступай в ВСУ". Затем я написал пост: "Если вы придете в ТЦК с отношением (документом, написанным от имени командира, в котором указано, что конкретное военное подразделение готово принять к себе военнослужащего. — Ред.), то это не работает".

В подразделении, где вы хотите служить, кадровик должен иметь четкий план, как забрать вас из ТЦК к себе в часть. В центре комплектации мне сказали, что у них есть распоряжение, согласно которому меня могут направить только в определенные части.

Так я сначала оказался в 80-й бригаде ДШВ. Когда попал в учебный центр, все кому не лень говорили мне: "Ты никогда никуда не переведешься. Забудь за все это и о своем отношении". Командиры просто не хотят отпускать личный состав в другие подразделения. И у них есть такая возможность. Однако руководству службы по связям с общественностью я был очень нужен, и они очень постарались, чтобы меня перевели.

О мотивации мобилизоваться

– Если мы не устоим – нас и наших детей мобилизуют и погонят штурмовать Тису. Все думают, что это фантастика или страшилка, но так и будет. Россией управляет человек, попробовавший в своей жизни все. Он может и лучшие наркотики употреблять и убивать людей для садистского удовольствия. Он настолько зависит от адреналина, а война в этом смысле дала ему чувство чего-то нового. Он (Путин. – Ред.) будет идти столько, сколько сможет.

В Донецкой и Луганской областях на оккупированной части Запорожья людей уже начали мобилизовывать. Те, кто раньше думал, что не будет войны, считали, что это невозможно. Сейчас они полагают, что в оккупации их не будут мобилизовывать.

Какая еще нам нужна мотивация? Чтобы мою жену не насиловали россияне, чтобы мой дом не разбомбили, чтобы моему ребенку не пришлось прятаться за границей от россиян. Да и вообще: куда бежать? В Польшу? Следующей будет Польша. Так что нужно принять какой-то вызов.

Даже если ты думаешь, что, допустим, Украина не выиграет, будет оккупация, а тебя не коснется, — в любом случае коснется. Будет гораздо хуже, если власть будет не украинская. Лучше уж пусть будут эти политики, которые тебе не нравятся, потому что это гораздо лучше, чем одна тоталитарная особа. Просто люди должны чувствовать, что есть опасность, она реальна. Надо понимать риски и брать на себя ответственность.

"Военные много смеются"

— Чем больше стресса, тем больше шуток. А что нам еще делать? Плакать? В самых кризисных ситуациях я ржал, как лошадь. Военные много смеются. У военных медиков вообще чернуха на чернухе.

В учебном центре 40 дней обучения, все это время ты на полигоне и не видишь никаких благ цивилизации. И это даже не военные действия, не то, что ты сидишь на фронте. В окопе хотя бы люди неделю через неделю меняются, чтобы увидеть какую-нибудь цивилизацию. На полигоне ты сидишь 40 дней в лесу — отсутствуют даже унитазы. Я тогда немного понял россиян, воровавших унитазы, потому что уже сам был готов его украсть.

Когда я наконец выехал с полигона, то было очень необычное чувство: я вижу цивилизацию, люди вокруг, женщины ходят, я беру кофе в кофемашине. Люди ходят не в форме. К тому моменту мне уже казалось, что существует только этот лес и мира за ним нет.

Один наш солдат после штурма как-то сказал: "Жену, ребенка я сам придумал, их не существовало никогда. Некоторое время жил с этой мыслью, а потом смотрю в телефон и вижу: "Так вот есть фотки! Они существуют на самом деле". Окопы и штурмы вырывают из реальности.

О сыне

– Отпуска – это время для моего сына. Я 90 процентов своего отдыха дома провожу с ним. Во-первых, мне неудобно, что моя бывшая жена "зашивается". Иногда мне даже легче, чем ей. Иногда немного стыдно, что я ее саму на все подписал, а сам где-то там. С утра до вечера я сына в школу вожу, на хоккей. Он вратарь, у него такая амуниция, что минимум 20 минут нужно надевать. Ему очень нравится. Он там отбивает шайбы, такой довольный, и я счастлив.

Возвращаться на войну очень тяжело. Я отвожу сына, он плачет, а я понимаю, что еду и не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще. При этом я его морально готовлю, что может произойти разное, и стараюсь сильно не привязывать к себе.

В сущности, такой подход у меня и в общении с другими родными. К примеру, я мало общаюсь с мамой. Это у меня такой своеобразный энергосберегающий режим. Когда я был в учебном центре, она очень переживала: "Зачем ты пошел? Ты за папой повторяешь?" А папа мне наоборот говорил: "Не иди в армию, я за тебя отслужу".

Инородное тело в отпуске

— Когда приезжаешь домой в отпуск — чувствуешь себя лишним, инородным телом, ничего не трогает, долго привыкаешь к тому, что люди вокруг просто гуляют, пьют кофе, занимаются обычными будничными делами.

Чувствую, что мне нужно туда, на фронт. Там есть ребята, они в окопах, воюют, получают ранения, гибнут. Я должен быть ближе к ним, чтобы с ними общаться, достать им какой-нибудь пикап, дрон Mavic или еще что-то.

При этом у меня нет никакого чувства вины. Мне не стыдно. Я не мыслю такими категориями. Это неконструктивно. Движет мной то, что я должен больше сделать.

О штурмах на Харьковщине

— Российские войска обстреливают мирные города просто потому, что могут. Их мотивация может быть максимально сложной для человеческого понимания. К примеру, обстреливают они Харьков. Хотят ли они его захватить? Думаю, у них не получится.

Они пытались взять две посадки, которые контролировали наши батальоны. Там наши ребята положили за три дня фактически их бригаду. И 200-е, и 300-е. Точное количество убитых россиян еще подсчитывают, подводят итоги, но после тех боев они уже больше не хотели наступать.

В последнее время на Купянском направлении на нас очень активно давят. Вообще наша бригада прошла самые сложные направления. К примеру, держали Соледар, потом прошли весь Бахмут. Сейчас нас переставили на Купянское направление и месяц-два там была такая тишина. А затем три дня подряд россияне наступали волнами в режиме нон-стоп. Шли по трое в полный рост, словно зомбаки. Представьте, какие это потери, а их там и дальше посылают.

Из-за того, что "проседает" Авдеевский фронт, там очень сложно, и они хотят нажать еще с одной стороны, чтобы создать угрозу и сразу в двух местах понадобилось подкрепление. Поэтому очень важно, чтобы наши военные 77-й бригады не дали им продавить фронт в этом моменте.

О сборах для ВСУ

— Периодически я запускаю сбор средств на нужды ВСУ. За год удалось приобрести 24 дрона Mavic (каждый по цене превышает 100 тысяч гривен. — Ред.).

Есть такая общая концепция — хейтить "Единый телемарафон", но журналисты марафона помогают мне собирать на "Мавики", снимают о нас сюжеты и размещают там наши сборы.

Как мы потом используем "Мавики": идут 20 россиян штурмовать какую-то позицию, а на этой позиции наших три-четыре воина. Чтобы наши выдержали напор 20—30 врагов, нужно, чтобы в небе висел Maviс. Тогда по россиянам начинает работать артиллерия, летят FPV-дроны, насыпает туда и миномет. То есть все начинает работать по приближающимся врагам. Даже если арта не попадает прямо и не убивает их, может очень контузить. А контуженный россиянин, доходящий до наших позиций, уже не может так вести бой, если бы по нему не велся огонь. Поэтому очень важно, чтобы дроны видели врагов и корректировали огонь.

Один дрон экономит десятки тысяч долларов

— "Мавики" экономят нам кучу снарядов. Один такой дрон даже если один раз вылетит — сэкономит десятки снарядов. При том, что один снаряд – это три тысячи долларов.

Нам постоянно на что-то нужно собирать — там и автомобили, и их ремонты. Было такое, что разведчик ко мне заходит и говорит: "У нас нет антенн". А у меня как раз 50 тысяч гривен на "банке" осталось. Антенны где-то 25—30 тысяч стоят. Я две антенны ему и купил.

Бывают такие небольшие необходимости, но от них многое зависит. Казалось бы, там те антенны, да и 50 тысяч — не такие уж большие деньги, но без них провисает разведка целой бригады.

Вот сейчас именно мы собираем на роту ударных беспилотных комплексов: это FPV, сбросы (автономное навесное оборудование. — Ред.) для дронов. Требуется ориентировочно 800 тысяч. Это все хорошая инвестиция в то, чтобы уничтожать врагов. Это оборудование максимально эффективно.

Реально ли вернуть Донбасс?

— Мне кажется, что все наше к нам вернется. Просто надо переломить хребет вражеской армии.

Нет смысла воевать на территории, есть смысл уничтожать врага, нанести ему непоправимые потери. И после того, как переломится их хребет, тогда можно будет идти маршем забирать свои территории.

Не знаю сколько времени на это понадобится, не знаю, какой у них запас силы. Это может быть из серии, как соломинки ломают спину верблюда. Ты кладешь эти соломинки по одной и когда их там будет уже миллион, то спина ломается. Такими "соломинками" могут стать обычные 100 гривен доната или люди, которые пошли мобилизоваться, или когда кто-то понемногу что-то делает для победы.

Нам нужно действовать так: у нас людей мало – их нужно беречь. И, в принципе, гуманность – она утверждает, что человеческая жизнь священна.

Героизм, жертвенность на войне — это чей-то провтык

— На войне самый ценный ресурс — люди. Именно их следует беречь и максимально избегать жертвенности.

Штурмы должны быть обоснованны. Потому что в результате складывается ситуация, когда чей-то героизм означает, что кто-то из командиров не предугадал развитие событий наперед.

О финале войны

— Любые размышления о конце войны, о победе — из разряда фантастики и диванных экспертов: никто этого не знает. Пока у России есть силы воевать, она будет воевать. Дойти до Москвы, чтобы сменить их власть — невозможно. Разве что мобилизацию еще проведет Америка, Европа и мы все вместе попрем на Россию, тогда возможно. Но это будет конец цивилизации.

На войне вообще нужно много думать. Россияне так и поступают. Они совсем не дураки, как некоторые себе представляют. Мы должны как можно хитрее быть, работать больше дронами, западной техникой и наносить как можно большее поражение. И в какой-то момент они сломаются. У них не бесконечное количество людей. Любая бесконечность – конечна.

Суть в том, что мы должны воевать не за территорию. Если ты наносишь удар врагу, уничтожаешь его максимально эффективно, как можно меньше теряешь своих солдат, то в определенный момент будет перелом, когда они просто генетически, возможно, запомнят, что в Украину лезть не стоит.

Так было с Афганистаном: там были США, там был Советский Союз. Они долго воевали и в какой-то момент поняли, что все это бессмысленно. И в России должно появиться такое.

Чем больше у них родственников погибших, тем сильнее это будет создавать давление в обществе, и в один момент оно взорвется.