США должны быть посредником диалога между Украиной и РФ, — дочь Келлога об окончании войны, отношениях с отцом и прощении россиян

Американка Меган Моббс – постоянный гость в Украине. С начала полномасштабного вторжения РФ она начала активную деятельность через свой благотворительный фонд RT Weatherman Foundation. Американское издание The Washington Post называет ее "самым преданным другом" Украины.

Но мало кто знает, что Моббс также дочь спецпредставителя президента Дональда Трампа по вопросам Украины и России Кита Келлога, который публично пообещал достичь прекращения боевых действий в ближайшие 180 дней.

"У украинцев, возможно, нет лучшего друга, чем Моббс. Она находится на не совсем привычном пересечении протрамповской и проукраинской Америки", — говорится в статье The Washington Post.

У "Телеграфа" была возможность лично пообщаться с Меган Моббс во время ее очередного визита в Украину на открытие выставки "FOR FREEDOM" — проекта, рассказывающего истории иностранных добровольцев, которые присоединились к борьбе Украины за свободу. В интервью дочь Келлога рассказала о своей деятельности, переговорах Украины с Россией, а также поддерживает ли отец ее взгляды.

**Разговор состоялся до скандальной встречи Владимира Зеленского с Дональдом Трампом и Джей Ди Вэнсом в Белом доме.

Какова миссия вашего Фонда и как организация помогает Украине?

Сейчас мы реализуем в Украине несколько разных программ, выставка является отражением одной из них.

Одна из наших ключевых инициатив – помощь раненым иностранным военным, которые воюют здесь. Как и для украинцев, для них коммуникация в больницах может быть сложной, особенно после ранений. Они не всегда могут самостоятельно отстаивать свои права, а также сталкиваются с определенными системными трудностями в Украине.

Мы помогаем как иностранным, так и украинским военным. Организовываем эвакуацию раненых в больницы за пределами Украины – в Литву, Францию, Германию, Италию, США – чтобы они получили необходимый уровень медицинской помощи.

Если иностранный боец погибает в бою, то часто возникают трудности с возвращением его тела на родину. Причины могут быть разные: отсутствие официального контракта или расформирование подразделения, в котором он служил. Мы помогаем организовать репатриацию и прохождение всех необходимых юридических процедур.

Кроме того, мы ведем программу лечения ПТСР. Одной из самых больших проблем является сохранение когнитивной и боевой готовности военных, поэтому мы работаем над лечением 400 бойцов, применяя передовые методы терапии ПТСР.

Вся наша деятельность сосредоточена на поддержке военных. Мы также помогаем детям и женщинам, но сейчас самая большая потребность именно среди защитников. Поэтому мы направляем максимальные ресурсы именно в это направление.

Помогает ли вам украинское правительство?

Всё зависит от ситуации.

Мы очень тесно сотрудничаем с военными подразделениями, и они очень помогают нам, когда мы обращаемся. Но общественные организации для того и созданы, чтобы восполнять пробелы, которые правительство не может закрыть. И это не критика правительства – просто ни одно правительство не может сделать всё.

Мы всегда стараемся поддерживать связь и коммуникацию, и власть очень поддерживает нашу работу.

Известно ли, сколько американских военных воюет на стороне Украины?

Это интересный вопрос. Точное число, кажется, скрытая информация. Я лично не знаю.

В начале войны, конечно, их было гораздо больше. Сейчас – гораздо меньше. Также неизвестно, сколько из них погибло. Но есть несколько погибших американцев, и мы помогали вернуть их останки домой к семьям.

Американское правительство оказывает им какую-либо помощь?

Нет, потому что они здесь как добровольцы. И это довольно щепетильный вопрос.

Не только для США, но и многих стран. Большинство бойцов, приехавших воевать, являются добровольцами.

Посольства в течение определенного времени (теперь ситуация немного изменилась) вообще не могли покидать Киев – у них были ограничения.

Поэтому когда военные погибали на передовой, особенно после первых нескольких месяцев, когда линия фронта была ближе к Киеву, работники посольств не могли выезжать, чтобы искать или забирать останки погибших.

Это сложный вопрос для многих стран. Мы очень тесно сотрудничаем с ними, держим их в курсе всего, что делаем.

Президент Трамп урезает финансирование грантовых программ, а USAID прекратил свою работу. Что вы об этом думаете?

Интересный вопрос. На самом деле я вчера давала показания перед Конгрессом на этот счет, поскольку выполняю две роли. Кроме руководства фондом, я возглавляю также аналитический центр.

Я воспринимаю позицию Трампа следующим образом — к сожалению, USAID в США превратился в огромную организацию без должного контроля над тем, как тратятся средства. Деньги просто раздавались. А каждый, думаю, понимает, что важно знать, куда уходят твои деньги.

Если я даю вам 5 долларов, и вы говорите, что купите кофе, а потом тратите их на что-то другое, это выглядит как предательство доверия. Поэтому, думаю, правительство должно было сказать: "Стоп. Нам нужно разобраться, куда все идет".

Я абсолютно уверена, что USAID играет фундаментальную роль в противодействии российской дезинформации. Оно финансирует независимые медиа, помогает поддерживать гражданское общество, борющееся с дезинформацией, способствует демократическим выборам в разных странах. Это очень важные вещи.

И я надеюсь, что после пересмотра всех программ и определения их приоритетов будет сделан необходимый шаг в сторону возобновления финансирования этих инициатив.

Вы наблюдаете уменьшение или увеличение поддержки Украины среди американцев после заявлений Трампа?

Знаете, я не хочу комментировать заявления президента Трампа, не думаю, что это необходимо.

Но что касается поддержки – могу сказать, что я всегда видела большую поддержку, по крайней мере там, где я живу. Я живу в Северной Вирджинии, и там поддержка Украины всегда была сильной.

Более того, мне кажется, что некоторые события даже укрепили эту поддержку.

Проблема или, вернее сказать, вызов в том, что американцы не всегда полностью осознают, что происходит в Украине.

И отчасти за это, думаю, ответственность лежит на СМИ. Возможно, обвинять – это слишком сильное слово, но эти истории просто не доходят до американского общества.

Например, моя дочь занимается танцами, и однажды я разговаривала с мамой одной из ее подруг. Мы говорили о ситуации в Украине, и она не знала, что детей похищают, что женщин и детей насиловали на оккупированных территориях.

И когда люди узнают эти вещи, когда они слышат об этих преступлениях, их реакция всегда одинакова: "О Боже, как мы можем не поддерживать Украину?"

Поэтому я всегда призываю американцев, которые возвращаются из Украины или украинцев, которые едут в США к адвокационным целям: рассказывайте эти истории. Не приходите в Конгресс или другие учреждения просто со словами "нам нужно оружие". Объясните, что произойдет, если Украина не сможет себя защитить.

Должна ли, по вашему мнению, Украина участвовать в переговорах с Россией?

Конечно. Я считаю, что в переговорах должны участвовать именно Россия и Украина.

Как американка, я также уверена, что Соединенные Штаты должны играть ведущую роль в мире. Равно как и Европа, которая имеет важный голос в этом процессе.

Но если говорить именно о переговорах, то, я думаю, это должен быть диалог между Россией и Украиной, а США должны выступать посредником.

Какие условия необходимо выполнить, чтобы достичь справедливого и длительного мира между Украиной и Россией?

Я считаю, что это один из самых сложных вопросов. Если бы решение было простым, эту войну можно было бы остановить гораздо раньше.

Проблема Запада и особенно Америки заключается в том, что мы привыкли к быстрым результатам. Мы хотим, чтобы все завершалось как можно быстрее.

Конечно, война длится слишком долго — очевидно. Но этот процесс должен быть очень взвешенным и продуманным.

Потому что если мир не будет объединен в своей решимости поддерживать Украину и достичь справедливого и продолжительного мира, мы увидим новую волну агрессии в разных частях света.

Китай почувствует, что может безнаказанно ворваться на Тайвань. Северная Корея, чьи войска уже воюют против Украины, станет еще более агрессивной по отношению к Южной Корее. Иран продолжит расширять свои поставки оружия.

Именно поэтому этот процесс должен быть очень тщательным и взвешенным.

Украина должна четко определить, как она видит свое будущее и какие требования выдвигает. А Запад должен сделать всё возможное, чтобы помочь добиться именно этого результата.

Верите ли вы, что США и Россия могут стать друзьями в будущем?

Я даже не думала об этом. Это так тяжело. Я имею в виду, люди гибнут прямо сейчас. Как мы можем говорить о дружбе, когда это происходит?

Могут ли правительства сотрудничать? Я не знаю. Возможно, если это будет на основе чисто выгодных сделок.

Я думаю, что более важный вопрос – могут ли люди простить? Могут ли украинцы простить? И также следует понимать, что здесь есть долгая история. У людей есть семьи и друзья, которые являются россиянами.

И я не знаю, как Украина будет это преодолевать. Потому что в конце концов именно украинцы должны решить, могут ли они простить.

Ведь Россия была агрессором. Украина стала объектом агрессии, очевидно.

Но если говорить о США?

Я думаю, что США не имеют права говорить Украине, что ей следует дружить с Россией.

Теперь, если говорить об отношениях правительств – это совсем другое дело.

Что означает дружба между правительствами? Я понятия не имею. Это дипломатия, какие-то официальные отношения. Я думаю, что коммуникация должна быть. Но мы видели, что коммуникация часто проваливается.

Однако когда коммуникации нет вообще – это еще хуже. Поэтому общение важно. Лучше иметь хоть какую-то коммуникацию, чем ее полное отсутствие.

Но я твердо верю, что Украина – суверенная страна. Она должна сама решать такие вопросы.

Часто ли вы и ваш отец обсуждаете Украину и войну в Украине?

Скажу так: у меня с отцом очень особые отношения.

Когда я родилась, у меня было много проблем со здоровьем. Первым человеком, который меня держал на руках, был мой папа.

Именно благодаря ему я стала парашютисткой. Именно благодаря ему я уехала в Форт-Брэгг в Северной Каролине (одна из главных военных баз армии США — Ред.).

У нас действительно исключительно особые отношения. Но я не всегда с ним соглашаюсь, и он не всегда соглашается со мной. Мне 38 лет, и у меня есть собственная точка зрения.

Конечно, мы говорим обо всем. Я дочь своего отца во многих смыслах. Но это не значит, что мы всегда соглашаемся.