"Воюют либо бедные, либо такие, как я": "Тоха" из 3 ОШБр о справедливой мобилизации и будущем войны

Боевой путь заместителя командира батальона разведки HATRED 3-й ОШБр с позывным "Тоха" начался с должности стрелка — в начале полномасштабного вторжения он участвовал в боях за Киев, позже были Запорожское направление, освобождение Херсона, Бахмут, Авдеевка и Харьковщина. В Донецкой области он получил тяжелое ранение, но, несмотря на это, вернулся на фронт к своим побратимам.

"Телеграф" пообщался с защитником о его мотивации вступить в украинскую армию, о том, кто сейчас побеждает на поле боя и что будет, если произойдет повторное российское наступление.

"Должен быть там, где битва"

— Каким было начало вашего боевого пути?

— Началось все с киевской кампании. Я где-то 27 или 28 февраля уже приехал в Киев. Двое суток ушло на то, чтобы добраться до столицы из небольшого города Сарны в Ровенской области: ехали через кучу блокпостов, комендантские часы, ДТП, поэтому добирались именно так. В принципе, в киевской кампании я участвовал в первых боях, и так мой боевой путь продолжается по сей день.

— Был ли в вашей службе какой-то переломный этап, когда вы осознали, что тактика и сама война постоянно меняются и требуют других решений?

— Нельзя сказать, что был какой-то один момент. Тактика ведения боевых действий, средства и все остальное меняются примерно каждые полгода.

Суть в том, что нужно жить войной, выполнять свои прямые обязанности — и тогда все понятно: как действовать, что делать. В наших коллективах приветствуется здоровая инициатива, начиная от командира корпуса Андрея Билецкого и заканчивая командирами низших звеньев. То есть можно что-то себе придумать. Например, я и мои побратимы часто общаемся и выдумываем что-то новое. Затем обращаемся к специалистам того или иного направления, чтобы они проконсультировали по технической составляющей этого замысла.

После этого уже иду с предложением к командиру. Командир одобряет — и все: тогда тестируем, затем внедряем в подразделении и применяем в ходе боевых действий. Поэтому здесь постоянно нужно развиваться, адаптироваться под любые обстоятельства — и всё.

— Во время боев за Бахмут вы получили тяжелое ранение. Как это произошло и что стало для вас ключевым в решении продолжить службу после реабилитации?

— Тогда я был в должности заместителя командира роты и вел людей в бой, там и получил ранение. У меня было пулевое ранение в руку и пулевое ранение в ногу. Я выпал ориентировочно на семь-восемь месяцев, проходил реабилитацию, получил третью группу инвалидности и после этого вернулся в строй.

На самом деле здесь не про мотивацию — это про то, что я украинский националист. Поэтому вопрос, возвращаться или не возвращаться, передо мной не стоял. Что бы ни случилось, я каждый раз буду возвращаться, насколько хватит здоровья, и, так сказать, до последнего вздоха.

— После Бахмута и Авдеевки, что стало для вас главным тактическим уроком и как это изменило подход вашей бригады к бою?

— В Третьей штурмовой и сейчас в Третьем корпусе после каждой операции, после каждого боя, после каждого направления и даже после каждой тренировки мы проводим "анализ после действия" (AAR). В отличие от общей практики в Вооруженных силах, мы всегда делаем для себя детальный разбор: смотрим, какие тактики можно заимствовать у врага, как их модернизировать и использовать для себя, а также продумываем собственные формы ведения боя.

Поэтому постоянно идет процесс анализа всего происходящего и создание большого количества новых процессов. В целом Третья штурмовая бригада — это скорее исключение, чем типичное армейское подразделение.

Оно больше похоже на казацкое войско. У нас значительно проще внедрять нововведения, которые предлагает даже рядовой состав. Если это действительно дельная мысль и эффективное решение, командиры без всяких преград начинают это применять и масштабировать. Поэтому у нас непрерывная работа: анализ и совершенствование.

— Если говорить о фронте в целом, можете ли вы сказать, где сейчас ситуация самая тяжелая?

— В целом я не являюсь военным аналитиком, который отслеживает всю линию фронта. В первую очередь меня интересует линия фронта, где стоит мое подразделение, какие задачи оно выполняет, а также смежники справа и слева.

Нет смысла смотреть, что происходит, например, в Сумской области. Да, с точки зрения анализа тактики или технологий мы следим, какие приемы использует там враг, какие технологии применяет, но чтобы анализировать общую картину — где тяжелее, где легче — на самом деле сказать сложно.

Например, на нашем участке враг наступает уже полтора года, но мы его все это время уничтожаем и при этом не теряем позиций — более того, имеем локальные тактические успехи. А на другом участке могли быть год или полтора затишья, а сейчас враг прорвался — но это не значит, что там автоматически тяжелее. Это все очень относительно.

Либо мы, либо россияне

— А если оценивать войну не тактическими успехами, а именно на стратегическом уровне, кому сейчас принадлежит преимущество и почему?

— К сожалению, сейчас оно у России. У нас получается так, что лучшие люди — на поле боя, а не совсем лучшие — среди тех, кто принимает стратегические решения. А у них, по сути, масса, состоящая из людей, которых просто гонят вперед.

Как воины, как военная институция они хуже, чем такие подразделения, как наше и другие сильные части, но их преимущество в другом: они гораздо быстрее масштабируют технологии и в целом оборонную промышленность.

У нас это больше держится на индивидуальном подходе, энтузиазме, инициативах отдельных людей. На стратегическом уровне все очень слабо и медленно. Поэтому в стратегическом плане сейчас побеждают они.

— Все чаще звучат прогнозы о возможном "втором раунде" войны после потенциального перемирия. Как вы оцениваете шанс того, что Россия снова попытается наступать, и готовы ли мы к этому?

— После подписания какого-то соглашения, перемирия или любых других вариантов — ситуация такова: враг однозначно будет наступать. Независимо от того, будет это второй, третий, десятый или пятидесятый раунд. Тут даже не надо быть специалистом — достаточно изучать историю нашего государства.

Если взять последние сто лет: это и Первая освободительная борьба, и борьба УПА, и "расстрелянное возрождение", пусть и в форме невооруженного сопротивления. Потом — 1991 год, когда Украина стала независимой, но все равно были попытки не дать нам этой независимости. И у них многое получилось, потому что во власти и армии были агенты Кремля, которые вместо того чтобы усиливать армию — разрушали ее. В 2014 году враг снова пошел в наступление.

Затем были договоренности, разведение войск и прочее. А что мы видим? Враг, в отличие от нас, наладил производство, подготовку, увеличил армию и с большой силой снова начал наступать. Поэтому история циклична, и она будет повторяться до тех пор, пока мы не нанесем врагу поражение на поле боя — такое поражение, после которого он не сможет больше наступать. В Первой мировой войне у Германии была одна из самых профессиональных армий, но она потерпела поражение на полях Франции из-за огромных человеческих и экономических потерь. Они просто не могли продолжать войну, поэтому и подписали капитуляцию. То же самое возможно и с Россией.

И опять же: если взглянуть на историю, в Первой мировой войне украинцы — кроме сечевых стрельцов и УГА — воевали на стороне разных армий за интересы разных государств. Если я не ошибаюсь, в Первой мировой погибло 5 миллионов украинцев. Потом были голодоморы, ссылки в лагеря, Вторая мировая война. В промежутке между Первой и Второй мировыми украинцев погибло около 30 миллионов: депортации, лагеря, принудительные работы. И если сравнить, какой процент этих людей мог бы пойти воевать за собственное государство — потери были бы совсем другими.

То же самое мы видим и сейчас. Воюет маленький процент. Профессионально и преданно — еще меньший. Общество часто ждет "побед", но это приводит к гораздо более значительным потерям.

Что мы видим? Население так называемых "ЛНР/ДНР" почти стерто: в 2022–2023 годах было очень много мобилизованных мужчин из Донецкой и Луганской областей, сейчас таких почти нет. А кого мы видим теперь? Орков с паспортами, выданными в Мелитополе, Бердянске, других регионах Херсонщины и Запорожья, оккупированных с 2022 года. Это будет повторяться, пока мы не победим.

Поэтому нужно понять одну вещь: Московия — это силы зла, а мы — силы добра. Третьего не дано. Или мы, или они.

— Чтобы остановить Россию стратегически, как вы говорите, какие изменения необходимы в мобилизации, системе подготовки и управлении армией? Что сегодня, на ваш взгляд, работает не так, как должно было бы?

— Войны выигрывают либо личности, либо структура. Личностей как таковых немного — значит, должна побеждать структура. Структурированный подход к подготовке, к фортификациям, к мобилизации, к правильному распределению и применению ресурса может привести к тому, что мы нанесем России поражение.

Чем больше квалифицированных войск, чем больше личный состав используется по назначению и в соответствии со своей специальностью — гражданской или военной; чем больше будут развиваться технологии на поле боя — тем большие потери мы будем наносить врагу.

А о шагах, которые должна сделать Украина, неоднократно говорил наш командир Андрей Билецкий. Тут ничего нового не скажу. Первое — мобилизация должна быть справедливой. Потому что сейчас получается так, что воюют либо бедные, либо такие, как я, кому это нужно. Я украинец, украинский националист, это моя земля — я буду стоять на ней до последнего. А все остальные, у кого есть деньги или связи, — не воюют.

Второе — срочное улучшение и смена кадров в учебных центрах, потому что на поле боя решает именно боевая подготовка. Можно иметь десять тысяч крестьян с вилами и тысячу профессиональных воинов — и результат будет очевиден. Профессионализм, вооружение, компетентные командиры — это определяет результат.

Третье — компетентное командование. Старшие чины должны нести ответственность за свои решения. Часто принимаемые решения просто не укладываются в голове. И ты думаешь: как так, что гражданский за четыре года разобрался в войне больше, чем человек, который 30 лет в армии? Это проблема.

Четвертое — страна должна стать на военные рельсы. Это означает — бюджет в первую очередь на технологии, на оборону, а не на "телемарафоны" или другие вещи, которые не имеют отношения к выживанию нации.

Вопрос сейчас — не просто границы государства. Вопрос — выживание украинской нации. Московиты хотят не просто забрать территории. Их главная цель — уничтожить нас как нацию. Мы — единственный народ, который им никогда не покорялся. Мы постоянно поднимали восстания, вели борьбу — и военную, и культурную. Поэтому их цель — уничтожение нас. Потому что мы ставим под вопрос их "могущество" и само существование империи.

"Я и есть война"

— Как бы вы описали моральное состояние и мотивацию бойцов в вашем подразделении сейчас? Что больше всего влияет на настроение людей и внутреннюю атмосферу?

— Мотивация и моральное состояние у нас значительно выше — по сравнению со всей армией, это точно. Это прежде всего из-за того, что у нас есть братское общение с командирами и между собой, есть возможность развиваться и чувствовать, что ты реально участвуешь в исторических событиях, а не просто наблюдаешь со стороны.

Но, конечно, люди устали. Моральный дух больше всего падает, когда бойцы читают новости и видят, что происходит, какие антиукраинские тенденции появляются. Это никому не нравится и, понятно, не прибавляет сил. Но у нас ситуация гораздо лучше, чем где-либо, потому что есть возможность роста. У нас нет такого, чтобы пехотинец четыре года стоял на одной должности. Бригада разрослась до корпуса, появилось много должностей, в том числе небоевых и офицерских.

Я не один, кто прошел путь от стрелка до заместителя командира батальона, теперь имею звание капитана. Большинство наших командиров — либо люди из гражданской жизни, либо те, кто имел боевой опыт, но был солдатом или сержантом. Сейчас они командиры батальонов и рот. Даже командир бригады раньше не был офицером — он был солдатом в начале войны, в киевской кампании, участвовал в боях.

У нас есть Сечь — так мы называем места, где мы базируемся (пункты временной дислокации) — и там царит казацкая вольница. Тебя слышат, ты можешь жить и служить осознанно, а не выполнять приказы механически, не понимая обстоятельств. Третья штурмовая вообще сформировала новый подход и формирует новую армию по казацкому типу, а не по чисто уставному. Практика показала, что найденный нами подход эффективнее: креативность, скорость принятия решений, ответственность. А самое главное — это честность и правдивость между всеми, кто рядом идет в бой.

— По вашему мнению, такую модель, которую вы выстроили в своем подразделении, реально масштабировать на всю украинскую армию?

— Конечно, возможно. И мы это уже делаем. Те бригады, которые вошли в третий армейский корпус, получают наш опыт: часть офицеров, сержантов и солдат переходят в эти бригады, возглавляют их и внедряют наши подходы. На это нужны время и ресурсы, в которых мы ограничены, но мы все равно двигаемся вперед. Со временем мы к этому придем. Просто нужны время, плодотворная работа и вера в то, что ты делаешь.

— Какие технологии и виды вооружения будут определять следующую фазу войны, и что Украина должна изменить уже сейчас, чтобы не проиграть этот этап?

— Следующий этап — это искусственный интеллект.

Нам нужно ускорять, как я уже говорил, оборонные способности: вкладываться в технологии, в развитие технологий — и меньше об этом говорить. Сейчас получается так, что мы еще не успели что-то придумать, а по телевидению уже повсюду рассказали. Врагу не нужны разведданные, если все сказали по телевизору: какая у нас получилась ракета, какой дрон, и что мы собираемся делать. Это сюрреализм, и с военной точки зрения — преступление. Поэтому это нужно срочно прекратить.

Второе — это наращивание технологических способностей и развитие искусственного интеллекта, а также фортификационных инженерных сооружений в виде туннелей, укрытий. Но это все должно делаться реально, а не на бумаге и не только в заявлениях ответственных людей. Это должно быть выполнено по факту.

Чем больше мы уничтожим врага, тем больше шансов на успех. Я это уже говорил.

— После всего, что вы пережили за эти годы, чувствуете ли вы, что сами стали другим человеком? Что война изменила в вашем мировоззрении, в отношении к близким и к жизни в целом?

— В целом, если сказать прямо, изменила ли меня война — понятно, что изменила. Я, по сути, и есть война, так сказать. Но мое отношение, например, к семье или к дружбе не изменилось — оно усилилось в десять раз. То, чего раньше я, возможно, не понимал или не замечал, после того как попал на войну, стало очень четким и понятным. Стало ясно, для чего я живу, зачем и для чего всё это происходит.

Самое важное — я понял ценность жизни в людях, которые тебя окружают, которые рядом с тобой. Это самая главная ценность и кайф этой жизни. И вообще на контрастах — когда ты видел смерть, видел разное — ты по-другому чувствуешь жизнь. Ты гораздо больше кайфуешь и ценишь определенные моменты: даже просто наблюдение за звездами, закатом солнца, или те недолгие часы с семьей или друзьями. Все мои друзья на войне, поэтому я провожу с ними достаточно времени — имею в виду не в боевой обстановке.

В целом, мне кажется, я тот же, что и был, просто намного глубже постиг всё, как говорится.

Напомним, ранее "Телеграф" писал, что на фоне нехватки людей, финансирования и системных решений для армии парламент поддержал повышение выплат народным депутатам. Такое решение раскритиковала командир медицинского батальона "Госпитальеры", народный депутат от партии "Европейская солидарность" Яна Зинкевич, назвав его преступлением.